Кисса и йусуф. «Кысса-и Йусуф» («Сказание о Йусуфе») Кул Гали

Поэзии Кул Гали стоит у истоков тюркоязычной поэзии Поволжья и Средней Азии. В 1989 году весь тюркоязычный мир торжественно отметил 800-летие со дня его рождения. С именем Кул Гали ученые-литературоведы связывают так называемый восточный Ренессанс.
Кул Гали жил и творил в ту же эпоху, что и автор "Слова о полку Игореве", создатель "Витязя в тигровой шкуре" - грузинский поэт Шота Руставели, автор "Лейли и Меджнуна" - азербайджанский поэт Низами Гянджеви. По всей вероятности, Кул Гали ничего не знал о своих выдающихся современниках, но в его лучшем творении, поэме "Сказание о Юсуфе", прослеживаются те же высокие гуманистические идеалы, что и в творениях его великих современников. И это понятно, так как нравственные идеалы добра, стойкости духа, братства между народами всегда были присущи людям разных верований и национальной принадлежности.
Сюжет "Сказания о Юсуфе" навеян мифом о праведном и правдивом Юсуфе из Корана. Аналогичный сюжет - о Иосифе Прекрасном - есть и в Библии. Хотя в литературах Востока насчитывается более 150 известных произведений о Юсуфе и Зулейхе, поэма Кул Гали отличается самобытностью и оригинальностью в решении проблемы судьбы человека, происходящего из демократических низов и добивающегося восхождения к высшей власти.
Основной мотив поэмы - вознаграждение доброго, бескорыстного, честного человека-гуманиста за его страдания и жертвы во имя справедливости и счастья людей.
Поэма "Сказание о Юсуфе" вошла в золотой фонд тюркоязычных литератур Поволжья и Средней Азии. На русский язык поэму перевел крупный ученый-тюрколог С. Иванов.

Литература:
1. Литература народов России. С.-Пб, Изд-во: Просвещение, 1995.

До VII-VIII вв. нашей эры предки башкир жили на Урале, Алтае, Средней Сибири, Средней Азии, на Северном Кавказе в составе тюркских племен.

Историки связывают начало истории башкир с VIII-IX вв., когда они стали называться в письменных источниках башкирами и перешли на самостоятельный путь развития.

«Башкиры -это самобытный народ, который живет в верховьях Волги и Камы, Тобола и Яика по обеим сторонам Уральских гор», - писал в начале X века арабский ученый Ибн_- Руста.

Несмотря на, что башкиры жили на обширной территории от Урала до Тобола по обеим сторонам Уральских гор, центр древнего башкирского этноса формируется между Волгой и Уралом. Поэтому первый и самый важный период древнего башкирского этноса совпадает со временем Волжского Булгарского государства.

Древнее булгарское государство - объединение разных племен. Вместе с булгарами, буртасами и другими народностями входили в него и западные башкиры.

Были еще более древние связи башкирских племен с булгарами.

Одна ветвь этногенеза башкирских племен берет свое начало в эпохе гуннов, то вторая относится к периоду совместного проживания баджгардов и бурзянских кочевников на Северном Кавказе- на территории Великой Булгарии. Бурзяне и другие башкирские племена вместе с булгарами переселяются и на Поволжье, где башкиро-булгарские связи вступают в новый этап своего развития.

К началу X века на Бугульминско - Белебеевской возвышенности окончательно определяется территория древнего Башкортостана. На востоке местами она простиралась от Волги до Белой, на западе входила в земли Булгарского государства. Активное переселение активное переселение булгар на территорию Западного Башкортостана также повлияло на этнический состав этой части края.

Предания и шежере таких башкирских родов, как биляр, гайна, юрмый, еней обычно связывают с булгарами. Часто встречаются в этих записях такие утверждения: «Башкиры- выходцы из Булгарии. Это родственные народы», «Раньше башкиры были булгарами», «Мы, гайнинцы- коренные башкиры. Наши предки- выходцы из Булгарии, из Мензелинских сторон». Эти сведения подтверждаются также историческими и этнографическими материалами. Как известно, этноним башкирского рода биляр по- своему происхождению восходит к имени самого крупного племени и названию самого значительного города Булгарского государства. В древних и средневековых источниках слова биляр и булгар означают одно и то же.

Араб Абу Хамид Ал- Гарнани оставил любопытное толкование значения слов «булгар» и «биляр»: многознающего человека булгары называют «биляром». «Биляр означает «знающий», «ученый человек».Позже арабы несколько изменили слово «биляр», и оно превратилось в «булгар». «Об этом я читал в книге «Таурих-и Булгарийа» булгарского казыя Якуба Ибн Нугмана,- пишет арабский путешественник.

Якуб Ибн Ногмани был одним из крупнейших башкирских ученых. К сожалению труды ученого не дошли до наших дней, как впрочем и сам город Биляр, который был захвачен в XII веке князьями Андреем и Всеволодом. В историческом памятнике русских под названием «Казанская сторона» говорится: «Ту же был на Каме старый град, именем Брячев болгарский, ныне же градище пусто».

В башкирском шежере «Предки билярского дома» говорится о Билярхане- потомке Бикбарыса (из народа буляр), который жил по берегам рек Зай и Шишма.

Сюжеты и мотивы, восходящие к книгам «Таурих-и Булгария» встречаются и в записанных у разных людей преданиях. в X веке.

В одной из венгерских летописей сообщается о том, что 970 г. из Волжской Булгарии в Венгрию пришли биляры -мусульмане братья Билла и Боксу. Несколько позже туда переселилась еще одна группа биляр во главе с Хасаном. Венгры встретили их, как родных, дали им земли на левом берегу Дуная. Будто бы и город Пешт основали те самые биляры.

О булгаро - башкирских связях говорит сказка «Алпамыша» и эпос «Алдар и Зухра».

От Булгарского государства остались лишь развалины и от булгарских памятников мало что сохранилось до наших дней.

Кул Гали «Кисса-и Йусуф»

«Кисса-и Йусуф»- единственный литературный памятник булгарской эпохи, переживший века и дошедший до наших дней. Это выдающееся произведение стояло у истоков нашей древней поэзии. Являясь любимым чтением тюркских народов, памятник передавался из поколения в поколение в многочисленных списках. Он служил книгой для чтения в медресе, переписывался и заучивался наизусть.

«Кисса-и Йусуф»- общее достояние башкирского и татарского народов.

Существуют различные гипотезы относительно ее авторства и историко-литературных источников, продолжаются споры о национальной принадлежности, месте создания, языке.

Некоторые сведения об авторе содержит сама кисса. Во вступительной части, в соответствии с восточной традицией, он называет свое имя, делится с поставленной перед собой задачей, а в заключительной главе сообщает о времени создания произведения.

Сравнительно более полный материал содержится в шежере башкирского рода Айле: далекими предками Кул Гали были хан Илхам и его сын Габдулла, который в течение 50 лет правил Булгаром. Один из его сыновей Галимбек в пределах Булгарии в небольшом городе Кышан был имамом... От него родился Мирхаджи. Он также прожил в Кышане 30 лет. Хазрет Хаджи (Мирджани) переселился к устью реки Зай. От него родился Кул Гали. Далее говорится о переезде семьи в Хорезм, о том, как Кул Гали бежал от нашествия войск и вернулся на родину, как его земляки построили на реке Сирмешан город под названием Биляр.

Сверив эти сведения по другим источникам, татарский литературовед Х. Мухамметов подтвердил, что упомянутые в шежере люди являются историческими лицами, что жил Кул Гали в XIII столетии, в 1174- 1248 гг.

Ученые установили, что написана кисса до грозного монго- татарского нашествия на Урал и Поволжье в 1236 г.

К настоящему времени известно около 160 списков «Кисса-и Йусуф», и подавляющее большинство из них найдено на Урало - Поволжье. В архивах Уфы, Казани, Петербурга хранится около 20 полных списков «Кисса-и Йусуф». Однако говорить об экземпляре самого автора не приходится. До наших дней до нас дошли ее многократно переписанные версии. Наиболее полной версией является рукопись, найденная в Илишевском районе Башкортостана.

Зачатки «Киссаи-Йусуф», по мнению ученых, встречаются в ассиро-вавилонской мифологии, позднее он был включен в Библию, составил отдельную суру в Коране под названием «Йусуф». Большое место отведено сюжету о Йусуфе в книге «История пророков».

Первым поэтическим произведением, написанным на этот сюжет, считается поэма классика таджико- персидской литературы Фирдауси «Йусуф и Зулейха» (X в.). Под тем же названием создали большие дастаны Хамза (XIVв.), Дурбек (XIVв.), Джами (XVв.), Физули (XVIв.), Андалиб (XVIв.) и др. Позднее этот сюжет привлек внимание Яна Райниса, Льва Толстого, глубоко разработан в романе Томаса Манна «Йосиф и его братья». В наши дни написана поэма Назыма Хикмета «Легенда о любви».

В литературе Востока существует полуторатысячная традиция в разработке этой темы.

Действительно, доказано, что Кул Гали отталкивался от самого знаменитого из них, поэмы Фирдауси. В послесловии автор отмечает: «Изложили мы киссу о пророке Йусуфе, сочинили ее по арабским и персидским преданиям».

Сюжет «Кисса-и Йусуф» вкратце таков. У Йагкуба от двух жен было 12 сыновей, и больше других любил он прекрасного Йусуфа, что вызывало ревность двух братьев. Однажды Йусуфу приснилось, будто ему поклоняются солнце, луна и одиннадцать звезд и поведал он свой сон отцу. Йагкуб истолковал этот сон, как грядущее возвышение Йусуфа, который станет пророком и владыкой государства, а одиннадцать братьев будут в услужении у него. Разговор отца и сына подслушала падчерица Йагкуба и сообщила все своим братьям. Те решили из зависти погубить Йусуфа и обманом увели его на прогулку. Один из братьев воспротивился злому умыслу других, и Йусуфа не стали убивать, а бросили в колодец.

Спасенный купцами, Йусуф был продан в рабство египетскому царю, жена которого красавица Зулейха, воспылала любовью к прекрасному юноше. За отказ во взаимности по ее настоянию он был брошен в темницу. Двенадцать лет он томился в заточении и, благодаря мудрому толкованию сна правителя, получил свободу, спас Египет от голода и стал царем.

Далее кисса повествует о его встрече с братьями, спустя многие десятилетия прибывшими в Египет за хлебом, о чудесном возвращении Зулейхе молодости и женитьбе на ней простившего ее Йусуфа, отъезде их на родину в Ханаан, долгой счастливой жизни и кончине.

Сюжет «Кисса-и Йусуф пронизан элементами фантастики, во всем что происходит с героями, автор видит вмешательство высших сил, божественное предопределение.

Однако несомненны жизненная основа изображаемых событий, правдивость в раскрытии мыслей и переживаний героев. Читателей покоряет гуманистическая направленность произведения, ратующего за счастье людей, за справедливость и нравственную чистоту, осуждающего зло, коварство, жестокость. Особой пленительности отличаются главы, посвященные возвышающей человека, всепоглащающей силе любви.

Кул- Гали поднимает такие вопросы, как 1) взаимоотношения отцов и детей;

2) взаимоотношения народа и правителя;

3) противопоставление добра и зла- все эти проблемы решаются в морально-этическом и социально- философском ключе.

4) важно, что бесчеловечный поступок братьев преподносится не просто как внутрисемейный разлад, а как серьезный социальный конфликт. Прощение же с Йусуфом предательства братьев связано с идеей о справедливом царе. Йусуф построил идеальный город-государство под названием Эмин (Благополучный), где царили мир и изобилие, а народ поклонялся святой вере.

В связи с этой идеей затрагиваются и другие философско -этические проблемы, как долг и ответственность; причина и следствие; преступление и наказание.

То, что на Йусуфу на долю выпали немыслимые страдания, а потерявший любимого сына старый Йагкуб ослеп от горя, является наказанием за их прежние грехи. Йусуф в юности побил раба, и как возмездие за этот неблаговидный поступок он сам попал в рабство. Йагкуб после смерти жены для спасения малолетнего Йусуфа купил рабыню- кормилицу и, чтобы молока ему доставалось больше, отнял у женщины младенца и продал его в рабство. Из глаз безутешно молившей Бога матери выпало семьдесят слезинок, и Всевышний приговорил Йагкуба жить семьдесят лет в разлуке с сыном.

Ни один из поступков персонажей в «Кисса-и Йусуф» не совершается без ведома и волеизъявления Бога. Все предопределено свыше, от судьбы никому не уйти. Будущее открывается перед человеком во сне.

Вообще исполнение увиденного во сне становится в «Кисса-и Йусуф» главным стержнем сюжета. С этого начинаются злоключения героя. Вещий сон намечает злоключения героя. Мудро истолковав сон египетского правителя, он становится царем. Зулейха влюбляется в Йусуфа, увидев его во сне.

Но в отличие от поэм восточных авторов, в «Кисса-и Йусуф» Кул Гали любовной линии отведено не главное место. Йусуф в большей степени трезвый рационалист, мудрый правитель, чем невольник любви. Человек праведный и честный, он не может отвечать взаимностью жене хозяина и лишь спустя десятилетия, узнав, что Зулейха не была в супружеских отношениях с покойным мужем, отдает ей свое сердце.

Каждый из героев- носитель определенной идеи. Старый Якуб от начала и до конца остается заботливым чадолюбивым отцом. Йусуф олицетворяет верность, мудрое терпение и силу разума. Главное призвание Зулейхи - всепоглощающая любовь и женственность.

Йусуф напоминает эпического героя, побеждает он не физической мощью, а умом и знаниями. Это идеал красоты. В религиозные и светские легенды и дастаны, в произведения мировой литературы он вошел, как Йусуф (Иосиф) Прекрасный.

Благодаря актуальности идейно- нравственной проблематики, высокому гуманистическому пафосу «Кисса-и Йусуф» сохранила свою непреходящую притягательную силу в течение многих столетий. Ее значение еще ив том, что она составила новый этап в развитии тюркской литературы Урало-Поволжья.

Написана «Кисса-и Йусуф» в форме назиры. Это восточный традиционный рассказ, написанный в форме подражания известному классическому произведению.

Жанр произведения обозначен в названии -кисса. К этому жанру относились героико- исторические, романтические сочинения, усложненные элементами фантастики. В завершенном виде рукопись представляет собой книгу, которая состоит из предусловия, восемнадцати глав и послесловия.

В основе «Кисса-и Йусуфа» лежит идея борьбы добра и зла. Отсюда часто используемые приемы антитезы (красота и уродство, молодость и старость, богатство и бедность, изобилие и голод), контрастных сопоставлений: вечной и преходящей жизни, живых и мертвых, образов семи тучных и семи тощих коров.

Любопытны также вариации чисел семидесяти и сорока. За семьдесят слезинок разлученной рабыни Йагкуб был лишен сына на семьдесят лет. Свою любовь к Йагкубу Зулейха хранит сорок лет, проходит через сорок тяжких испытаний, сила Йусуфа равна могуществу сорока пророков.

Иносказание, обилие крылатых выражений делают стиль книги «Кисса-и Йусуф» более гибким. Обороты типа «жемчужные слезы», « напоминающие лозу пальцы», «ветер- вестник», «алмазные слезы», «верблюдица, разлученная с верблюжонком» и. т. д берут начало в произведении Кул Гали.

Язык «Кисса-и Йусуфа»- литературный тюрки. Кул Гали использовал «размер Рубаи»- форму тюркского стиха, состоящую из четырех строк, каждая из которых состояла из венадцати слогов. Такая ритмика позволяла читать произведение неторопливо и выразительно, а то и напевным речитативом.

О башкиро - венгерских этнических связях .

Известно, что башкиры и венгры имеют общие родственные корни, они проживали на одной и той же территории.

Тут не будет лишним вспомнить о западно- европейских авторах (Юлиане, Плано Карпини и Рубруке).

Они называют Башкортостан Великой Венгрией. То есть ставят Башкортостан в один ряд с Венгрией. Из восточных авторов лишь один Ибн Русте (X в.), кажется, придерживается этой мысли. Он пишет о башкирах: «Они живут в юртах. В поисках удобных пастбищ с высокими травами они кочуют с места на место». Согласно его сведениям, «Земли башкир (мадьяр) лежат между землями печенегов и внутренних булгар», то есть в предгорьях Западного Урала.

Д.А. Хвольсон в книге «Известия о хазарах...» утверждает, что переселившихся в Венгрию биляров арабы называли башкирами. В более поздних исторических хрониках Востока также стало привычным называть башкирами и западных булгар, и венгров.

Нашествие гуннов заставляет многие племена, особенно тюркоязычные, сдвинуться с насиженных мест. В тот же период на запад устремляются и угорско- мадьярские племена, расположенные на севере Башкортостана. Сведения о маршруте пути мадьяр с Урала на Запад дошли до нас с XII в. Они направились на Запад - в Паннонию «для завладения наследием Атиллы». Тюркские племена, пришедшие в составе гуннов и присоединившиеся к уграм- мадьярам, входили в этноязыковую группу древнетюркских племен. Эта этноязыковая группа очень быстро выделяется из основной массы тюркоязычных народов. Поэтому трудно ставить знак равенства между тюркскими племенами, оказавшимися в 1 в. на Урале, и предками башкир. Тем не менее в тюркизации языка народа в этом крае не обошлось без их влияния.

Итак во второй половине IX веке мадьяры, теснимые огузами и печенегами, покинули Приуралье и ушли в Венгрию. Часть башкир ушла вместе с мадъярами, а часть мадъяр осталась в Башкортостане. Об этом свидетельствует название и состав племени юрматы.

Гимном совершенной человеческой личности, но уже с иных, светских, «жизнерадостных» позиций мыслителя, отдающего дань человеку как центру мироздания и величайшему его творению, выступает перед нами крупнейшее, дошедшее до наших дней сочинение булгарской культуры домонгольского периода - «Кысса-и Йусуф» Кул Гали.

Являясь вершинным и своего рода итоговым достижением этой культуры накануне грозных потрясений, повернувших судьбы многих на- родов в иное историческое русло, «Кысса-и Йусуф» и в своем мировоззренческом содержании как бы подводил итог определенного этапа развития не только булгарского, но и в целом тюркского оседло-земледельческого, феодально-государственного исламизированного общества. Продолжая в этом плане философско-эстетические и культурно-идеологические традиции «Кутадгу билиг» с его энциклопедичностью, светской направленностью, жизнеутверждающей философией, сочинение булгарского мыслителя сфокусировало в своем содержании и достижения булгаро-татарской общественной мысли и ее проблемы.

Прежде всего и самое главное, что бросается в глаза - антропоцент- ричность мышления поэта, свидетельствующая о том уровне развития общественной мысли и литературы, когда в центре ее внимания становится человек с его мироощущением, проблемами, страданиями, чаяниями. И действительно, под идеализированным образом библейско- коранического пророка Иосифа-Йусуфа автор показал современникам человека, его индивидуальное бытие как высшую ценность, отношение к которому является мерилом оценки всего окружающего мира, общества, отдельных людей. Странствия и страдания Йусуфа, его падение и взлет, психологически достоверные описания его состояний, размышлений, упований в различные периоды его жизни, даже перенесенные в освященный канонизированными традициями сюжет о скитаниях пророка в далеком Египте, ставят в центре дастана в мировоззренческом плане судьбу человека в мире, хрупкость ее, зависимость от грозных и неумолимых сил рока, но в то же время ценность человека как венца природы, всего сущего на земле.

Другая важная черта, характеризующая уровень зрелости общественной мысли начала XIII века, - просветительский характер поэмы, обеспечивший ей в соединении с глубоко народными основами и художественными достоинствами сочинения, как это показали литературоведы, выдающееся место в формировании философского мироощущения, нравственных, эстетических запросов многих поколений, видевших в ней «... учебник жизни, свод благородных побуждений и поступков, образец красоты и мудрости...» (18; 5).

Причем просветительский характер поэмы заключен не в пространных назиданиях, характерных для средневековых дидактических сочинений. Здесь нет места сухим поучениям, все раскрывается по мере развертывания сюжета, вплетено в художественную ткань поэмы. Все счастливые и несчастливые повороты в судьбах главных героев поэмы - Йусуфа, Йакуба, Зулейхи, в судьбах народа, страны, оказываются следствием и результатом нравственного, разумного, либо безнравственного, неразумного поведения персонажей, движимых добрыми или злыми побуждениями. Задача автора - не столько наставление, поучение своего читателя и слушателя, а принятие им пропагандируемых поэмой мировоззренческих ориентиров, гуманистических ценностей и этических принципов как внутреннего убеждения и личной нравственной нормы поведения человека. И вся дальнейшая историческая судьба поэмы свидетельствует, что в этой благородной миссии просветителя сердец Кул Гали преуспел как никто другой. И в этом его непреходящая заслуга перед потомками.

Энциклопедизм Кул Гали, его антропоцентристское мироощущение, просветительская, жизнеутверждающая направленность его творчества допускают исторически корректное типологическое сравнение периода развития тюркской культуры, отраженного сочинением подобного «Кысса-и Йусуф» уровня, с культурой Ренессанса.

Однако, как нам представляется, неправомерно, по крайней мере в отношении «Кысса-и Йусуф» - произведения восходящей культуры одной из ветвей тюркского мира - распространение части на целое, сходства определенных существенных мировоззренческих и художественно-эстетических принципов на все явление, культурный феномен в целом. А суть его в двух словах заключается в том, что «Кысса-и Йусуф» - это феномен не возрождения чего то ранее развивавшегося, но утерянного и преданного забвению в булгарском или общетюркском культурном ареале. Нет, это яркий образец определенного, повторяем, восходящего периода развития булгаро-тюркской культуры, который берет свое начало с распространением в урало-волжском регионе ислама и сопутствующей ему книжно-письменной культуры мусульманского мира, и непрерывно, последовательно развивается в течение трех столетий в рамках булгарской государственности.

Тогда в каком же контексте допустима, с нашей точки зрения, оценка «Кысса-и Йусуф» как феномена, сопоставимого с явлениями ренес- сансной культуры? «Кысса-и Йусуф» и сходные сочинения являются в известном смысле «ренессансными» лишь постольку, поскольку они, относясь к кругу художественных памятников общемусульманской культуры, являясь ее составной частью, показывают эту культуру как преем- ницу более древних культур и, в том числе античной культуры Средиземноморья, возрождая в своем собственном развитии ее гуманистические идеи и духовные ценности, переосмысливая это наследие с собственных культурно-идеологических позиций и передавая его в переосмысленном виде современникам и последующим поколениям. Другими словами, «ренессансный» характер «Кысса-и Йусуф» заключается в преемственном характере его идейно-философского содержания, в его связующей роли звена в единой цепи поступательного развития культуры общечеловеческой. В дальнейшем эту эстафету культурной преемственности из затухающей волны мусульманской цивилизации подхватывает христианская Европа и поднимает обогащенную прогрессивной мыслью Востока античную культуру на высоту Европейского Ренессанса. В этом смысле всякое вершинное, выдающееся произведение своей эпохи вправе рассматриваться помимо национального или регионального и в общечеловеческом контексте ренессансной (в широком историко-культурном толковании этого понятия) культуры, ибо каждое такое произведение возрождает к жизни в современной трактовке предшествующие достижения человеческой мысли. Именно в таком понимании с точки зрения преемственности и единства общечеловеческой культуры, ее прогрессивных традиций мы видим смысл положения, выдвинутого учеными-культурологами о непрерывном и всемирном характере Ренессанса в истории человеческой культуры. Но мы не можем согласиться с упрощенной расширительной трактовкой Ренессанса - культурно-идеологического феномена определенного типа культуры определенной исторической эпохи - как общего знаменателя всех значительных явлений, памятников человеческой культуры в необъятном историческом и географическом пространстве. В случае с безапелляционным отнесением «Кысса-и Йусуф» к памятнику ренессансной культуры (77), как представляется, помимо расширительного понимания Ренессанса, проявляется и рецидив европоцентристского подхода к региональным и национальным явлениям культуры, продиктованный, правда, самыми благами намерениями - представить данное явление культуры «на уровне» европейских стандартов, в данном случае высоких стандартов европейского Возрождения XIII-XVI веков.

Анализируя идейное содержание «Кысса-и Йусуф», литературоведы справедливо указывают на факты, свидетельствующие о выходе мыслителя Кул Гали в отдельных случаях за рамки догматов и канонов ис- ламского учения. Но отмечая эти факты, следует подчеркнуть, что в целом мировоззренческая функция «Кысса-и Йусуф» может быть определена как гуманистическая по духу и рационалистическая по методу интерпретация именно исламской теософии и идеологии. Пропаганда ислама, его духовных и этических норм, концепции Знания пронизывает все идейное содержание поэмы, игнорировать это невозможно. Между тем в исследованиях «Кысса-и Йусуф» заметно стремление как- то обойти или приглушить идеологическую функцию пропаганды ислама в поэме, ограничиваясь большей частью полуобъяснениями - полуоправданиями типа: «Кул Гали был сыном своего времени» и т.п. Но булгарский мыслитель отнюдь не нуждается в наших оправданиях. Ислам в эпоху Кул Гали в условиях Волжской Булгарии был прогрессивной идеологией, отвечавшей прогрессивным общественным потребностям развивавшегося централизованного феодального государства, утверждению его независимости, росту экономики и расцвету культуры. И Кул Гали, помимо всего прочего, выступает в поэме как талантливый пропагандист передового для своего времени мировоззрения и идеологии. Да, Кул Гали как прогрессивный мыслитель действительно был сыном своего времени, но в лучшем смысле этой метафоры. Философия и идеология ислама в его гуманистической и рационалистической интерпретации является у Кул Гали и обоснованием сильного централизованного государства, и его высшей мировоззренческой и этической санкцией, и гарантом прогрессивного развития науки и культуры, блестящим свидетельством чего является и сама поэма18. И когда в первых же строках поэмы, буквально в первых бейтах автор в четкой, лапидарной форме воспроизводит основополагающую триединую формулу ислама об аллахе как Едином, Вечном, Всемогущем творце всего сущего - это не просто «традиционное для поэзии мусульманского Востока восхваление бога» (18; 246), но и основополагающий тезис всей философско-мировоззренческой концепции мыслителя, вне которой нельзя представить себе это сочинение. Следующие несколько бейтов действительно написаны в духе цитированной выше традиции. Но дальше идут бейты, посвященные основателю одной из четырех правовых школ (мазхабов) ислама - Абу Xанифе. Выделение Абу Xанифы из четырех основателей этих школ не оставляет сомнения в принадлежности Кул Гали и его интеллектуального окружения к признаваемому наиболее терпимым, либеральным к инакомыслию ханафитскому толку ислама. А это, в свою очередь, позволяет сделать веское предположение в пользу того, что Кул Гали принадлежал к свободомыслящей прослойке мусульманства, открытой к восприятию различных учений и доктрин. Впрочем, для крупного международного транзитного центра с его постоянными межнациональными, межрелигиозными контактами, купеческими колониями из разных стран мира такое свободомыслие надо считать вполне естественным.

При всем этом как выразитель идеологии ислама, пропагандист монотеизма в борьбе с язычеством Кул Гали последователен и непреклонен.

Важнейшая идеологическая функция поэмы - пропаганда ислама среди язычников и укрепление в исламской вере новообращенных. Кул Гали выполняет эту задачу не только через наставления своего главного героя - Йусуфа, но и путем изображения всей его судьбы, падения, возвышения, страданий, могущества, исполнения желаний, через изображение всех его поступков и образа мыслей с позиции исламского провиденционализма, предопределенности судьбы как самого Йусуфа так и всей страны, общества, народа волей всемогущего Аллаха. Все, что говорит и делает Йусуф, он говорит и делает с благословения бога, в соответствии с его волей, сообщаемой пророку через архангела Джабра- ила. Жизнь, ум, красота, несравненные нравственные достоинства - все это, как говорит Йусуф - Кул Гали, даны ему богом. На вопрос «Кто был создатель твой»? Йусуф отвечает:

«...Творцом я сотворен, На небе, на земле всем жизнь дарует он, И каждый раб его им вскормлен и вспоен Как вечного творца его мы чтим теперь».

И язычники-кяфиры признают его пророком истинной веры:

И все поверив в то, что есть единый бог, Признали, что Йусуф - возвестник и пророк, И правой веры путь пред ними ныне лег - Рабами бога мы все станем, мол, теперь. (18; 79)19

И при каждом столкновении правоверного Йусуфа с язычниками, их идолами последние оказываются посрамленными и поверженными перед ним. Так случается в сцене обращения в ислам правителя Иеру- салима. Когда правитель, сопровождаемый Йусуфом, входит в языческий храм, языческий идол склоняется перед посланцем Аллаха и признает его истинным пророком (18; 79).

Но стоило лишь Йусуфу возгордиться своей несравненной красотой, как всевышний преподает ему наглядный урок пользы скромности, а заодно и своего могущества, сделав всех жителей очередного города, мимо которого проезжает Йусуф с караваном Малика Дагира, еще более прекрасными, чем он сам. И Йусуф смиряет гордыню, осознав свое ничтожество перед Всевышним.

Перечислять все эпизоды, раскрывающие всемогущество и всеведение бога, его милость - значило бы пересказывать практически все содержание поэмы. Достаточно сказать поэтому, что задача прославления мусульманской веры вплетена в самую ткань сюжета, составляет единство философско - эстетического и художественно-изобразительного планов поэмы и призвана воздействовать на чувства читателей и слушателей.

Став правителем, Йусуф демонстрирует глубокие познания во всех сферах управления государством. И на вопрос Рейана, царя Египта, о природе своих знаний, он отвечает:

Все дал мне бог один, И этим даром мне велел владеть теперь.

В добровольной передаче власти царем мудрому, проницательному Йусуфу ощущается влияние перипатетической концепции правителя- мудреца, философа. Так, видимо, следует понимать и выражение Рейа- на: «Достоин власти ты». В то же время, в контексте авторской трактовки всех качеств Йусуфа как ниспосланных своему избранному богом, можно предположить, что речь идет о мусульманской учености Йусуфа - знатока всех тонкостей исламского вероучения, всех течений. На такую мысль наталкивает и один небольшой, но конкретный факт подтверждающий ученость Йусуфа. В поэме дважды, в сцене продажи Йусуфа в рабство, а также в эпизоде приветствия правителя Египта Рей- ана говорится о том, что он «в семидесяти двух наречьях умудрен» (18; 105, 163). Обычно это комментируется как признак обширной эрудиции Йусуфа. Однако, как представляется, цифра «72» здесь не произвольна. Как известно, столько сект насчитывают мусульманские богословы в исламе, «... руководствуясь хадисом, согласно которому после смерти Мухаммада община его должна расколоться на 70 (или 72) толка, из которых лишь один правоверный» (67; 20)20. Кстати, не под влиянием ли этого хадиса «Кисса - ул - анбия» («Сказание о пророках») Н.Рабгузи состоит из 72 разделов? (49; 11). Видимо, Кул Гали хотел этой цифрой подчеркнуть универсальность познаний Йусуфа во всех тонкостях и оттенках ислама. Ну а слово «наречия» могло быть чисто тактическим способом избежать возможных обвинений со стороны ортодоксов в отступлении от единственной, истинной дороги в вероучении.

Примечательно, что в поэме в качестве враждебной исламу идеологии выступает исключительно язычество, а иудаизм и христианство, их последователи, квалифицируемые исламом как «Люди, находящиеся под покровительством» («ахл аз-зимма»), в качестве таковой в поэме не рассматриваются. Конечно, дело, видимо, не только в том, что иудеи и христиане для ислама лишь заблуждающиеся, сбившиеся с истинного пути, но в общем «братья» по вере в Единого. Для булгарского общества они не представляли реальной идеологической силы. А вот с язычеством, судя по страстному, наступательному тону «Кысса-и Йусуф», борьба и в начале XIII века была актуальной. Этим объясняется постоянное, на протяжении всей поэмы, столкновение ислама с языческими верованиями и посрамление последних, все новые и новые доказательства по ходу сюжета и развитию событий истинности ислама и ложности языческих культов. Даже в сцене соблазнения Йусуфа Зулейхой безоглядная страсть последней, не знающая страха наказания за прелюбодеяние, связывается с ничтожностью языческого божества, от укоризненного взгляда которого Зулейха избавляется очень просто, накинув на него платок. Это сцена дает возможность Кул Гали устами своего героя еще раз продемонстрировать превосходство всевидящего Творца над жалким деревянным обрубком:

Твой идол сотворен, мой бог все сам творил, И явно ему все-все тайны скрытых сил, И кто бы от него хоть что-нибудь сокрыл Твой идол глух и слеп и немощен теперь. (18; 132)

Учитывая, что Волжская Булгария была окружена языческими племенами и по мере роста своего могущества и влияния, по мере развития торговли и контактов все более расширяла сферу своих экономических, государственных интересов, предположение об актуальности проблемы исламизации населения периферийных районов страны выглядит логически обоснованным. Кроме того, нельзя не учитывать следующего. Хотя официальную политическую победу над язычеством среди волжских булгар ислам одержал давно, в начале X века, для того, чтобы окончательно вытеснить его из сознания, мироощущения людей, их практической и духовной деятельности должны были пройти долгие годы и даже столетия. Не случайно реликты язычества в сфере народной культуры, фольклора, обрядов сохраняются до сегодняшнего дня21.

По тексту самого «Кысса-и Йусуф», несмотря на общий оптимистично-победный тон поэмы, можно убедиться, что не всегда исламиза- ция язычников шла так успешно и гладко как во время путешествия купеческого каравана их Ханаана (Палестины) в Египет. Так, царь Египта Рейан под воздействием миссии Йусуфа как будто бы обращается в ислам:

И принял он ислам - не верить уж не мог, И правоверным стал он истинным теперь. (18; 164)

Но в конце поэмы оказывается, что он остался язычником, ибо Йу- суф не пускает его во вновь выстроенный мусульманский город Эмин как неправоверного (18; 238). Остается предположить, что обращение некоторых правителей в ислам было неглубоким и непрочным, что в общем соответствует историческим реалиям.

Весьма примечательно в этом плане и то, что после многолетнего справедливого правления Йусуфа, после всех чудес и сбывшихся пророчеств, подтвердивших истинность его миссии и его веры, он в конце концов вынужден все-таки вместе со своими единоверцами оставить Египет, неверных подданных, не пожелавших принять ислам и даже решительно воспротивившихся изменению своей традиционной религии. В результате Йусуф фактически вынужденно уезжает из Египта, народ которого на долгие годы остается во мраке идолопоклонства.

Таким образом, в идеологическом аспекте «Кысса-и Йусуф» выполнял социальный заказ своей эпохи, когда ислам распространял свое влияние в борьбе с языческим мировоззрением и культурой. И судя хотя бы по своей широчайшей популярности среди народа, поэма сыграла выдающуюся роль в утверждении новой прогрессивной идеологии и монотеистического мировоззрения.

Здесь уместно сказать еще об этом аспекте мировоззренческого содержания «Кысса-и Йусуф» - о характере и роли суфийских элементов поэмы. В научной литературе по этому вопросу сталкиваются две идейно-эстетические позиции, ведущие к преувеличенному утверждению, либо к игнорированию, затушевыванию мистических социально-философских мотивов поэмы. Первая позиция представлена, в частности, в монографии З.Ишмухаметова «Социальная роль и эволюция ислама в Татарии», автор которой усматривает основную идею «Кысса-и Йу- суф» в суфийской идее «отречения от земной любви, от земных радостей ради посмертного счастья, духовного слияния с богом» (105; 87).

Критикуя эту, несомненно, одностороннюю, субъективную оценку, сторонники другой позиции, в свою очередь, в утверждении светских социальных основ поэмы доходят чуть ли не до противопоставления ее автора Кул Гали суфийской идеологии (191). При всей внешней противоположности у этих позиций есть нечто общее, объединяющее. И заключается оно в негативном отношении к суфизму вообще.

Наличие или отсутствие суфийских идей, степень влияния суфийского мировосприятия в художественном произведении средневековья рассматривается не в качестве объективного и закономерного признака его философского содержания, а с ценностной точки зрения, по избитой аналогии с выявлением материалистических или идеалистических мотивов в наследии любого мыслителя прошлого для идеологической «инвентаризации» этого наследия.

Представление о суфизме как ущербном, снижающем идейно-эстетическую ценность памятника течении философской мысли, приводит к тому, что одни пытаются избавить данный памятник от этой «ущербности» и тем самым «обелить» бедного автора, а другие, наоборот, выпячивая суфийские мотивы, показать его как весьма сомнительного в своей прогрессивности мыслителя.

Наша общая беда в подходе к культурному наследию, идущая от идеологической заданности, вульгарно-социологической традиции - стремление непременно поделить его, противопоставить одну часть - другой, хорошую - плохой, прогрессивную - реакционной, достойную нашего просвещенного внимания - недостойной, того, что мы «берем» из прошлого - тому, что мы «не берем» из него. В то время как цель подлинно научного исследования истории философской мысли народа заключается не в противопоставлении одного, пусть ультра прогрес- сивного течения другим, а в раскрытии ведущей тенденции ее развития на основе анализа всех составляющих этого развития, его многоголосия, разнообразия.

Иначе, говоря, и в отношении к суфизму мы должны преодолевать сложившийся примитивный идеологический стереотип, который можно выразить такой нехитрой, не претендующей на глубину осмысления формулой: чем больше суфизма в сочинении средневекового автора - тем оно идейно слабее, чем меньше - тем сильнее. Ну, а коль скоро найден «универсальный» критерий оценки идейного содержания произведений средневековья, остальное просто. Нужно «оправдать» автора, возвысить его - отрицай влияние суфизма на его творчество, нужно записать сочинение по разряду реакционного наследия - объяви его религиозным, суфийским. Мы, конечно, несколько утрируем ситуацию, но в сущности такой подход к наследию преодолевается в нашей научной литературе очень робко и медленно.

Итак, какое же место занимает суфийское миросозерцание, его символика в «Кысса-и Йусуф»? Мы уже упоминали во вводном разделе, что светские, рационалистические мотивы с одной стороны и суфийские - с другой зачастую переплетены в одном произведении, ибо помимо сказанного выше, исламское учение оставляло возможность развития как рационалистического, так и мистического его начала в зависимости от мировоззрения художника. «Кысса-и Йусуф» - сочинение преимущественно светского содержания, рационалистической направленности, нацеленное на то, чтобы быть «учебником» земной жизни человека, воспитать в нем гражданина и гуманиста, показать ему основы справедливых общественных, семейных отношений, условия процветания и благополучия государства, народа. Это так. Но сказанное отнюдь не исключает ни возможности влияния на рационалиста Кул Гали суфийского мировоззрения, ни того, что он сам мог принадлежать к определенному, скорее всего умеренному суфийскому толку. Если мы вспомним, что многие величайшие гуманисты мусульманского Востока, всемирно признанные Саади, Низами, Руми, Джами и другие были суфийскими шейхами, а последний оказал огромное влияние на мировоззрение и творчество Алишера Навои, то ничего удивительного не будет в том, если и Кул Гали окажется суфием22.

Для обоснованной оценки места и характера суфийских элементов в «Кысса-и Йусуф» необходим тщательный историко-философский анализ его текста в сравнении с основными источниками поэмы, каковыми Г.Тагирджанов и Н.Хисамов считают поэму А.Фирдоуси «Йусуф и Зулейха» и сочинение в прозе шейха А.Ансари «Анис ал-мюридин ва шамс ал-маджалис» (Друг мюридов и солнце бесед). К слову, в самом сочетании этих источников, возможно, кроется выяснение соотношения рационалистических и суфийских мотивов в философском содержании поэмы тюрко-татарского мыслителя. Дело в том, что по свидетельству Е.Бертельса, сочинение крупного богослова и теоретика суфизма Абд-аллаха Ансари насквозь пронизано суфийской аллегоричностью, а «у Фирдоуси в поэме «Йусуф и Зулейха» нет и следов суфийского мировоззрения» (67; 82).

Повторим, однако, что здесь нужен тщательный анализ текстов. Пока же можно говорить об использовании Кул Гали суфийских элементов для усиления эмоционально-художественной выразительности поэмы и ее воздействия на чувства верующих. Несомненна и близость эстетической концепции прекрасного и любви в дастане с суфийской концепцией прекрасного как отблеска божественной красоты и мистификацией любви как самоотречения на пути приобщения к этой божественной красоте. Во всяком случае, в таком духе можно трактовать сцены изумления впервые видящих Йусуфа язычников перед его ни с чем не сравнимой, ослепительной, лучезарной, озаренной божественным отблеском красотой. Хрестоматийный пример в этом плане - сцена, изображающая экстатическое состояние женщин, созерцавших красоту Йусуфа, и в этом состоянии изрезавших свои пальцы в кровь ножами, предназначенными для очистки апельсинов, которые они держали в руках:

И от Йусуфа взор не в силах отвести, Ножами пальцы рук они стали скрести, Не чуя ничего - хоть кровь из вен пусти, И восхищалось все его красой теперь. (18; 140)

Этот пример как классический для характеристики экстатического состояния суфия, погруженного в созерцание божественной истины, приводит в своей книге «Воскрешение наук о вере» теоретик суфизма ал-Газали. «Он (суфий - А.Р.) - изумительный, погруженный в море созерцания, его состояние подобно состоянию женщин, порезавших свои руки при созерцании красоты Йусуфа, мир ему, их изумление было столь велико, что они утратили способность чувствовать» (1; 103). Таким же примерно образом можно трактовать сцену созерцания народом прекрасного лица Йусуфа во время великого голода, постигшего, по предсказанию Йусуфа, страну египтян. Здесь созерцание «божественной» красоты, красоты духовной подавляет чувство голода и люди после таких «гипнотических» сеансов лицезрения красоты могут в течение 30 дней обходиться без пищи (18; 166).

Самосожжение Зулейхи на алтаре любви, так ярко изображенное поэтом в XI главе поэмы, тоже навевает мысли об аналогии с мистической любовью - самоотречением суфия на его «пути» к познанию Истины. Сила страсти Зулейхи такова, что от ее дыхания кнут в руке Йусу- фа вспыхивает огнем ее любви к возлюбленному (18; 175).

Подобно отшельнику-суфию Зулейха приносит в жертву любви свое имущество, положение, красоту. И пройдя через очищающую любовь- страдание, любовь-самоистязание, разбив прежних языческих кумиров, она приходит духовно и физически обновленная к своей заветной цели - прекрасному Йусуфу. Мотив искупления страданием, преодолением тяжких испытаний, ниспосланных богом, явственно звучащий и в судьбе самого Йусуфа и в судьбе его отца Йакуба, вполне в духе суфийской концепции духовного и нравственного совершенствования через преодоление испытаний, выпадающих на долю вступившего на путь познания Истины. К этой концепции примыкают и мотивы «каганат» (довольствования своим положением), покорности, смирения, и особенно характерные для суфизма мотивы терпения (сабырлык), неоднократно звучащие в поэме, мотив бренности, суетности мира земного (фани денья) и вечности потустороннего (бакый донья): «мир бренный преходящ, но вечен - тот» (18; 152, 154). Но у Кул Гали герои через тяжкие испытания, невзгоды и страдания находят награду в земной жизни, и в этом, в устверждении возможности и самоценности земного счастья светски ориентированная жизнелюбивая концепция Кул Гали расходится с суфийски-мистицированной трактовкой воздаяния и счастья23.

В целом, как представляется, суфийские мотивы играют в поэме не самодовлеющую, а подчиненную, вспомогательную роль, выполняя две основные функции. Они, во-первых, помогают Кул Гали решить идеологическую задачу популяризации ислама среди народа (как это делает А.Йасави в своих хикметах). И, во-вторых, художник использует суфийскую символику для решения собственных художественно-эстети- ческих задач, как это сделает в XIV веке Кутб в «Хосров-Ширин хика- яты».

Таким образом, в крупнейшем памятнике тюрко-татарской культуры предмонгольского периода «Кысса-и Йусуф» представлены обе линии - философски и теологически ориентированного мировоззрения с преобладанием светской проблематики, что особенно четко отразилось в социально-этическом содержании «Кысса-и Йусуф» (как и в других сочинениях рассматриваемой эпохи), о чем речь пойдет в в следующей главе.

(мир ему) – это самая прекрасная история в Священном Писании мусульман. Ведь в самом Коране сказано:

«Пересказываем Мы тебе лучшее из повествований, открывая тебе этот Коран, хоть прежде был ты из числа незнающих» .

Книга первая «Сон»

Было у пророка Йакуба (мир ему) 12 сыновей, Юсуф же по счету был одиннадцатым. Однажды маленький Юсуф увидел необыкновенный сон и утром поведал о нем отцу: «О отец мой, я видел одиннадцать звезд, и солнце, и луну, видел я, как поклоняются они мне» .

Выслушав сына, Йакуб раскрыл перед ним смысл ночного видения, сказав:

Сын мой, Юсуф! Аллах возвеличит тебя в этом и ином мирах. Он избрал тебя, наделив даром пророчества. Только не рассказывай о своем сне братьям, ибо я очень боюсь, как бы они не причинили тебе вреда.

Но старшие братья и без того видели, что отец их Йакуб любил проводить время с младшими сыновьями - Юсуфом и Беньямином , даря им всю свою заботу и ласку. Юсуф же, кроме того, был прекрасен ликом и телом, умнее своих братьев и удачливее. И поселилась зависть и злоба в их сердцах против Юсуфа.

Однажды братья собрались вместе, чтобы обсудить, как им поступить с ненавистным им Юсуфом.

Один из них сказал:

Отец наш любит Юсуфа и Беньямина больше, чем нас всех. Только с ними и играет, с каждым днём приближая их к себе всё ближе и ближе. Но почему?!

Другой вторил первому:

И, правда, отец наш в явном заблуждении, если он благоволит к ним, отдавая им большее предпочтение.

Третий сказал:

– Нам нужно избавиться от Юсуфа, и тогда мы завоюем расположение отца. Он не будет любить впредь никого, кроме нас.

Четвертый гневно бросил:

Убьем его и успокоимся…

Но первый говоривший возразил:

Нет, не нужно убивать Юсуфа. Почему бы нам не бросить его в колодец? Какой-нибудь путник, следующий с караваном по пустыне, подберёт его и увезёт с собой далеко от нас, на чужбину. Таким образом мы избавимся от Юсуфа. И отец наш также никогда больше не увидит его.

Последнее предложение всем пришлось по душе. Но как им получить отцовское разрешение на то, чтобы взять с собой Юсуфа на пастбище?! Решили уговорить Йакуба, прибегнув к хитрой уловке. Подошли они к нему и обратились со словами:

Юсуф - наш брат. Мы любим его так же сильно, как и ты…

Не дослушав до конца своих сыновей, Йакуб сказал им:

Прошу вас, будьте правдивы в своих чувствах к нему. Чего же вы хотите?

Юсуф все время находится рядом с тобой, - ответили на это старшие сыновья Йакуба, - почему бы тебе, отец, не разрешить ему пойти с нами на пастбище? Он с удовольствием поиграет и порезвится на просторе?

Я бы рад отправить Юсуфа с вами, но боюсь, что загрызёт его волк в то время, как будете вы заняты своими делам.

Тогда один из братьев Юсуфа решительно заговорил:

Но как может такое случиться?! Возможно ли, что бросим мы дорогого брата на съедение волкам, ведь нас много?! Не бойся, мы будем хранить его как зеницу ока, и не подойдёт к нему ни один волк близко.

Так продолжали упрашивать сыновья отца до тех пор, пока тот не уступил их уговорам.

На следующий день рано утром братья повели Юсуфа с собой в пустыню и приступили к осуществлению своего злого замысла. Они разыскали колодец на месте торговых караванных путей, затем окружили плотным кольцом Юсуфа и сорвали с него его рубашку. Он пытался сопротивляться их действиям, но тщетно. Ведь их было так много. Он взывал к сочувствию своих братьев, но они оставались глухи к его мольбам. Ухватив младшего брата за руки и за ноги, бросили они его в тот колодец.

Однако Всевышний Аллах избавил Юсуфа от страха, и был он спасён от смерти. Аллах открыл ему, что в будущем он повстречает своих братьев и напомнит им то, что те сделали с ним. Пребывая внутри колодца, Юсуф не испытывал ни страданий, ни мук, ибо Аллах бережно охранял его и вселял в его душу спокойствие.

Братья же, убедившись, что в колодце установилась тишина, зарезали козлёнка, затем помазали его кровью рубашку родного брата.

Как только солнце стало клониться к закату, они погнали стадо обратно домой. А когда дом их был уже близок, притворились опечаленными и напустили на себя слезы. Увидев вошедших в дом сынов, Йакуб спросил о причине их слез. Те ответили:

О, отец! На пастбище мы стали бегать наперегонки друг за другом, а Юсуфа оставили возле наших вещей присматривать за стадом овец. Но когда вернулись, не нашли его, а увидели убегающего с того места волка. От Юсуфа осталась только его рубашка. Как бы мы ни были с тобой правдивы, знаем, что не поверишь нам.

Протянули они отцу рубашку Юсуфа. Действительно, она была вся в крови, но не порвана, не было также на ней следов от волчьих клыков. И понял Йакуб, что сыновья лгут ему, не был Юсуф съеден волками, они лишь пытаются скрыть правду о своем брате.

Обратился Йакуб к сыновьям следующими словами:

Я знаю, что волк не съел Юсуфа. Знаю также, что сделали вы недоброе по наущению дьявола. Но терпение - прекрасно. И Аллах единственный, к кому я обращаюсь за помощью против того, что вы сотворили.

В тот же миг опечаленный Йакуб обратился ко Всевышнему с мольбами ниспослать ему великое терпение.

Но вернёмся к Юсуфу. Он остался в полном одиночестве внутри колодца. Однако не было в его душе страха, ибо знал Юсуф, что Аллах с ним. И вот, пока он в размышлениях и мольбах к Господу пребывал в кромешной темноте, пустыню пересекал торговый караван, направляющийся в Египет. По милости Аллаха путь каравана пролегал вблизи этого источника воды. Увидев его, управляющий караваном приказал остановиться, чтобы набрать воды, напоить людей и верблюдов.

Один из караванщиков подошёл к колодцу и бросил туда ведро. Юсуф увидел спускающееся к нему ведро и зацепился за него.

Уже на самой вершине колодца тянущий за веревку человек вдруг обнаружил вместо воды зацепленного за ведро мальчика. И, вытянув его на землю, он изумленно воскликнул:

О, радостная весть! Это - мальчик. Вместо воды я извлек из колодца мальчика. Это - доброе предзнаменование!

Черпальщик воды, извлёкши Юсуфа на свободу, сказал своим компаньонам:

Не следует рассказывать остальным торговцам, следующим с нашим караваном, о нашей находке. Они могут выразить желание участвовать в дальнейшей судьбе этого мальчика и потребуют свою долю от вырученных денег за его продажу.

Таким образом, весть о находке Юсуфа они сохранили в тайне. Самого его спрятали среди вещей, загруженных на верблюды. И караван тронулся в дальнейший путь. Юсуф же с этого момента стал невольником-рабом. По прибытии в Египет на одном из местных рынков Юсуфа продали.

Надо сказать, что в то далекое время работорговля была распространена повсеместно. И только с приходом Ислама невольничьи рынки были запрещены, и всем рабам была дарована свобода.

Юсуфа продали за бесценок первому же пожелавшему купить его, договорившись на нескольких дирхемах. Ведь вся забота путников, подобравших Юсуфа, состояла в том, чтобы поскорее избавиться от него.

Дорогой читатель!

Что золото – всего лишь мертвый камень.
А вот послушай, как душа поет,
Когда на свете жив и процветает твой народ.

Ты держишь в руках очередную книгу из серии «Тайны татарского народа», страницы которой рассказывают о жизни, творчестве и деятельности основоположника булгаро-татарской письменной литературы, идеолога независимости Волжско-Камской Булгарии, борца за свободу и процветание своей страны, выдающегося поэта-гуманиста Кул Гали.

Кул Гали – в нравственном, культурном и политическом отношениях явление неповторимое. Являясь глубоко духовным и образованным человеком, он переживал за судьбу своего народа и страны, но не оставался пассивным наблюдателем социально-политических и военных событий, активно участвовал в них.

Как известно, яркие личности не появляются на пустом месте. Их талант, в данном случае талант Кул Гали, прежде всего есть порождение и продолжение многовекового развития культурно-экономического потенциала булгарского народа и его предков. Поэтому естественно, что в книге последним уделяется немалое внимание. Именно в этом ракурсе следует понимать суть названия 1-й главы (« Предки Кул Гали и их деяния»).

Кул Гали жил и творил в начале XIII в. (годы жизни: 1183 – 1236), то есть в очень тревожные годы для всех народов и государств Восточной Европы. В эти годы под копытами полчищ Чингисхана, затем его внука Бату-хана, под насилием многотысячных орд оказались и среднеазиатские, и кавказские народы, и народы Волжско-Камской Булгарии, и Великая Русь, вернее, многие княжества Руси. Одной из первых жертв оказались поволжские булгары – родной народ Кул Гали. Эти события также нашли отражение в данной книге. По данным средневековых авторов и некоторых преданий, сам Кул Гали был убит захватчиками вместе с сорока учеными мужами Волжско-Камской Булгарии в 1236 г. В 1233 г. он написал свою знаменитую поэму «Кысса-и Йусуф» («Сказание о Юсуфе»). В отличие от хвастливых, вычурных виршей дворцовых поэтов, эта поэма была о любви, но не фактической, мистической, нереальной, а о любви земной, человеческой. Обнаружено более двухсот списков поэмы. Их и сегодня находят среди населения бывшего Союза ССР. Отдельные экземпляры списков хранятся в самых авторитетных музеях и библиотеках Санкт-Петербурга, Берлина, Дрездена, Уфы, Баку и Казани. Поэма и сегодня интересует читателя. Начиная с 1839 г. в Казани это бессмертное произведение издано более восьмидесяти раз. Некоторые исследователи считают Кул Гали автором и «Кысса-и Сакам», также широко распространенного дастана среди татарского народа.

Подлинным гуманистом предстает Кул Гали в освещении центральной проблемы своего творения – проблемы правителя и народного благоденствия. Он наряду с великими представителями восточной поэзии выдвинул идею справедливого царя. Главную функцию государя Кул Гали видел в неутомимой, деятельной заботе о народе. Идеал автора воплощен в образе Йусуфа, который делает немало для облегчения жизни народа и принимает меры по спасению страны от голода. Это было новым и очень смелым словом в средневековой литературе. Ведь над проблемой справедливого общества ломали головы поэты, ученые Востока (например, Юсуф Баласагуни – в тюркской, Низами – в азербайджано-персидской поэзии).

Идея сильного государя и крепкой центральной власти, прозвучавшая в поэме, весьма актуальна и прогрессивна в эпоху феодальной раздробленности, которую, как и многие государства того времени, переживала и Волжско-Камская Булгария – родина поэта. Особый смысл и значение приобрела эта идея в период создания «Кысса-и Йусуф». Прозвучавшие в поэме мотивы преданности родной земле, гражданственности, осуждая распри и междоусобицы, объективно призывали тюркоязычные народы Поволжья, Прикамья и Приуралья к сплочению и единству, к дружбе с соседями. А ведь, как известно, самым близким соседом для них был русский народ.

Что касается родословной Кул Гали, здесь существует несколько версий. Некоторые ученые склонны считать, что он в определенной степени связан с родом булгарских царей¹. В то же время ряд исследователей признают, что Кул Гали ибн-Мирхаджи родился и рос в булгарском городе Кашане. Тут следует отметить, что на Кашанских городищах (их два) археологические исследования ведутся с XIX в. Кашанское I городище расположено на высоком (высота до 90 м) правом берегу реки Камы, в 1 км к востоку от с. Шуран Лаишевского района Республики Татарстан. Площадь – 17,1 га. Представляет собой археологические остатки средневекового булгарского города Кашан, в XII – XIII вв. крупного торгово-экономического центра Нижнего Прикамья, с XIV в. – Кашанского княжества. В 1391 г. был захвачен и сожжен новгородскими ушкуйниками, в 1399 г. – московскими войсками. Позднее Кашан потерял свое значение, был включен в состав Казанского княжества, затем в состав Казанского ханства.

Кашанское II городище расположено на правом берегу Камы к западу от с. Сорочьи Горы Рыбно-Слободского района. Площадь – 30,2 га. Датируется XII – XIII вв. По мнению Н.Ф. Калинина, городище являлось крепостью города Кашана и ставкой военачальника.

Известно, что Кул Гали вначале учился в нескольких медресе на родине, затем продолжил обучение и побывал в Хорезме, Герате, Сирии, Кодесе, Мекке. Сохранились сведения о том, что долгое время он жил и преподавал (мударрис) в Хорезме, его наставником и учителем был известный среднеазиатский ученый ибн-Хаджи. Перед нашествием монголов он вернулся в Булгарию.

Небесспорный по подлинности «Джагфар тарихы» предлагает другую версию родословной Кул Гали, согласно которой его «первым предком» утверждается Ахмед ибн-Фадлан, секретарь посольства багдадского халифа Джафара аль-Муктадира к царю волжских булгар Алмушу, сыну Шилки-элтабара. Как подчеркивает писатель С. Шамси, «Энциклопедия ислама» выражает сомнение в отношении арабского происхождения ибн-Фадлана, хотя все его предки носили арабские имена². В «Джагфар тарихы», ссылаясь на сочинение булгарского историка XI в. Якуба ибн-Нугмана, констатируется персидское происхождение Ахмеда ибн-Фадлана.

Достоверность «Джагфар тарихы» многими исследователями ставится под сомнение. Правда, некоторые ученые, в том числе весьма уважаемые, считают его сборником летописей. Следует обратить внимание на то, что объектом подобных споров нередко становятся произведения самых разных жанров, включая претендующие на ранг источников. Кстати, не избежало ревизии и «Слово о полку Игореве», в частности, по критериям датировки, жанровой принадлежности и авторства. «Тайная история монголов» («Юань-чао би-ши») рядом исследователей была охарактеризована как историческое сочинение, летопись. Но некоторые ученые довольно успешно оспаривают это. Л.Н. Гумилев считал ее политическим памфлетом и решение вопроса о степени достоверности сведений «Юань-чао би-ши» адресовал филологам-монголистам³. Литературным памятником считает «Историю» и Н.П. Шастина 4 . Известно, какой жесткой, впрочем, уместной, критике подвергались сочинения историка и писателя, педагога и врача-целителя Т. Ялчыгула (1768 – 1838) «Таварихе Болгария» («История Булгарии») и «Рисаляи Газиза» со стороны выдающегося татарского ученого Ш. Марджани. Однако это не повредило авторитету Ялчыгула. В то же время, несмотря на откровенные отклонения, в «Джагфар тарихы» приводятся и некоторые неоспоримые исторические факты. В силу этого данное сочинение (или сборник сочинений) может быть классифицировано как полухудожественное (литературное) произведение. Представляя, вернее, предлагая на суд читателя, мы считаем возможным цитирование его отдельных отрывков.

Сторонники летописного характера «Джагфар тарихы» его происхождение и факт сохранения объясняют следующим образом.

«Джагфар тарихы» – это популярное изложение нескольких рукописей, относящихся к истории Булгарского царства и Казанского ханства, сделанное в XVII в. Вначале этот свод хранился в канцелярии вождя национально-освободительного восстания ____________________

1 Антология татарской поэзии: В 2 кн. – Казань: Таткнигоиздат, 1992. – Кн. I. С. 57.

2 Шамси С. Свет, пришедший с Востока // Әхмəд Фазланның Ител елгасына сәяхәте (Путешествие Ахмеда ибн-Фадлана на реку Итиль). – Казань, 1999. – С. 6.

3 Гумилев Л.Н. «Тайная» и «явная» история монголов // Татаро-монголы в Азии и Европе. – М., 1970. – С. 455.

4 Шастина Н.П. Образ Чингисхана в средневековой литературе монголов // Татаро-монголы... – С. 436.

булгар 1681 – 1684 гг. сеида Джагфара. Далее ее следы четко не прослеживаются. Историк Фаргат Нурутдинов, который является владельцем уцелевшей части рукописи, считает, что она была либо спрятана одним из сподвижников Джагфара, либо попала в руки «служилых татар», принимавших участие в подавлении восстания. Однако на рубеже XVIII-XIX вв. летопись оказывается во владении кряшенской семьи Карашевых. В середине XIX в. рукопись приобрела община ваисовцев, которые прямо ассоциировали себя с древними булгарами, целенаправленно собирали старинные булгарские книги и создали в Казани целую библиотеку, состоявшую из подобных раритетов.

Прадед Ф. Нурутдинова по материнской линии Байрамгали Нигматуллин также был ваисовцем и в 1884 г. после разгрома общины царскими властями был сослан в Сибирь. В конце концов он оказался в городе Кызыл-Яр (позже – Петропавловск на территории современного Казахстана), и в то время рукопись находилась у него. Когда в конце 20-х гг. началось уничтожение книг, изданных арабским шрифтом, внук Байрамгали Ибрагим Нигматуллин сделал перевод рукописи на русский язык с целью создать своеобразный «дубликат» и тем самым хотя бы сохранить ее содержание. По семейному преданию Нигматуллиных, чекисты, проводившие в 1939 г. обыск в их доме, не смогли обнаружить оригинал летописи, из чего можно сделать вывод, что она была либо уничтожена, либо спрятана.

В 1941 г. И. Нигматуллин пропал без вести на фронтах Великой Отечественной войны. Текст перевода («текст Нигматуллина») тайно хранился у его матери до 1966 г., когда она впервые показала своему внуку Фаргату Нурутдинову его архив, в котором находились тетради с переводом «Джагфар тарихы». Обучаясь в аспирантуре ИЯЛИ КФАН СССР, Нурутдинов пытался поднять вопрос о возможности публикации перевода этого летописного сода, однако это привело к противоположному результату: в 1982 г. все тетради Нигматуллина с текстом перевода были похищены с дачи его отца. Необходимо подчеркнуть тот факт, что пропали только эти тетради и ничего более. У Нурутдинова сохранились лишь та часть «Джагфар тарихы», которая хранилась у него дома в Казани. Она была опубликована в 1994 г. в Оренбурге мизерным тиражом в 500 экземпляров.

Вот такое объяснение.

В 2006 г. авторы балета «Сказание о Юсуфе» композитор Леонид Любовский и поэт Ренат Харис (либретто), а также балетмейстер Нурлан Конетов удостоены Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства за 2005 год.

В 1983 – 1984 гг. общественностью страны и ЮНЕСКО в СССР и во всем мире широким размахом отмечалось 800-летие со дня рождения Кул Гали и 750-летие его поэмы «Кысса-и Йусуф». Юбилейные торжества проходили в Казани (10 октября 1983 г.) и Москве (19 марта 1984 г.). Материалы этих мероприятий и научной конференции, организованной Институтом языка, литературы и истории имени Г. Ибрагимова Казанского филиала Академии наук СССР, были изданы в 1987 г. в Казани в виде отдельной книги «Поэт-гуманист Кул Гали».

Образ Кул Гали нашел широкое отражение в произведениях татарской литературы, музыкального и изобразительного искусства: в 1965 г. Б. Урманче создал скульптуру «Кул Гали» из мрамора, в 1973 г. в Татарском академическом театре имени Г. Камала поставлена трагедия Н. Фаттаха «Кол Гали» («Кул Гали»), в 2005 г. в центре парка Тысячелетия Казани, заложенного в дни празднования юбилея города (2005) и расположенного вдоль набережной озера Кабан, воздвигнут памятник Кул Гали (авторы: скульпторы А.В. Балашов, А.М. Минуллина, архитектор Р.М. Нургалеева); также учреждена Международная премия имени Кул Гали, вручаемая за достижения в области литературы, искусства и науки.

Великий поэт и мыслитель жил, творил и погиб ради независимости и процветания своего народа. Спустя три с небольшим столетия его подвиг повторил государственный и религиозный деятель, поэт, глава мусульман (сеид) Казанского ханства Кул Шариф. Один из руководителей на последнем этапе обороны Казани в 1552 г., он организовал отряд из шакирдов в возрасте от 11 до 20 лет и погиб, защищая ханскую цитадель. Свет добра, зажженный Кул Гали в далеком XIII в., не погас, он выдержал натиск ветров и сквозняков времени. И то, о чем он страдал, о чем мечтал, созвучно нашему времени. Великое всегда современно, всегда жизнедеятельно. Оно не знает старения.

Фарит Фарисов
Кул Гали и его время.

Фарисов Ф. Ф., 2009 г.